Статьи

Евгений Аб.
Статья из сборника «Актеры советского кино» № 6.
(Издательство «Искусство», 1970г., стр. 65—75).

Был театральный актер. Снялся в эпизоде или сразу в главной роли — совершенно случайно (типаж подошел или еще какой случай), — и вот уже фильм следует за фильмм, роль за ролью, вчера еще известный сравнительно узкой театральной аудитории (особенно если театр не столичный), актер приобретает всенародную популярность, его актерская биография начинает переписываться наново.
Можно попытаться конкретизировать эту бодрую журналистскую схему применительно к Николаю Волкову. Был театральный актер, добрых два десятка лет играл в Одесском театре и на многих других периферийных сценах. Во время войны оказался на Ташкентской киностудии. Интересно выступил в нескольких работах студии, особенно в последней картине Я. Протазанова «Насреддин в Бухаре». После войны вернулся в Одесский театр, в кино почти не снимался. И, кто знает, возможно, кинематограф так и остался бы коротким эпизодом в жизни театрального актера Николая Волкова, если бы не случай: В 1956 году на «Ленфильме» перебирая возможных исполнителей главной роли в картине «Старик Хоттабыч», прокрутили ролик из старой протазановской ленты, и звездочет Гуссейн–Гуслия стал волшебным стариком Хоттабычем.


А дальше актерская судьба Николая Николаевича Волкова круто меняется. Кинематограф вновь — уже во второй раз — открывает для себя интересного актера и не хочет отпускать его обратно в театр. Фильмы следуют один за другим с такой интенсивностью, что в скором времени Волкову приходится совершенно оставить работу в театре.
Но схема на то и схема, что отражает лишь самые общие, формальные стороны явления. Случай, разумеется, сыграл свою роль в творческой судьбе актера Волкова (как играет он в жизни почти каждого человека), но и в случайностях такого рода есть своя закономерность. Мягкая, без нажима, актерская манера Волкова, сдержанность, с которой проявляют себя на экране его герои, их интеллигентность — не обязательно в смысле социальной принадлежности, но всегда почти отмеченная внутренней тонкостью, духовным изяществом — все это оказалось очень к месту в нашем кино последних полутора десятилетий.
Герои Николая Волкова выстраиваются в один ряд: художник Мукомолов («Тишина»), педагог Симбирцев («Грешный ангел»), американский коммивояжер Вилли Ломен («Мост перейти нельзя»), сказочник Эгль («Алые паруса»), старый коммунист Караваев («Негасимое пламя»), кубинский рыбак Мануэль («Черная чайка»), продавец лотерейных билетов («Человек идет за солнцем»)… длинный получается ряд. Благородство и душевная щедрость и одновременно мягкость, мечтательность, незащищенность — таков основной характеристический комплекс самых разноплановых героев Волкова, включая и сказочного старика Хоттабыча.
А вот другой ряд. Импозантные, породистые, холеные аристократы — граф Гельдорф («Урок истории»), немецкий посол граф Мирбах («Шестое июля»), английский премьер Вильям Питт («Корабли штурмуют бастионы» М. Ромма — почти единственная значительная работа Волкова в перерыве между двумя приходами в кино), английский генерал («26 бакинских комиссаров»). Холодные, хорошо воспитанные и трезвые люди играются актером в спокойной тактической манере, без сатирического акцентирования, без всякого нажима. Но, будучи сопоставленными с теми, другими, — романтикми и мечтателями, являют собой явный эмоциональный контраст.
Фильмы, здесь названные, — разного качества, и то, что они поставлены в единый ряд (вернее в два смежных ряда), отнюдь не свидетельствует об их равнозначности и вообще о каком бы то ни было единстве — стилевом, жанровом, тематическом. Важнее другое. Эмоциональное сходство героев Волкова при внешнем подчас очень резком различии.
В призрачном мире иллюзий живет старый коммивояжер Вилли Ломен. Жизнь прожита далеко не так,как хотелось бы. Сорок лет работал на износ, а сейчас, когда работать уже нет сил, выясняется,что даже элементарного благополучиля не достиг. Приятели, друзья — их тоже нет. Да и что такое дружба, удивляется один из младших Ломенов, разве это нечто, что можно продать? С детьми тоже не все благополучно. Семья при ближайшем рассмотрении оказывается не слишком прочной.
Всего этого Вилли Ломен не сознает или во всяком случае пытается не сознавать. Всю жизнь этот тихий, застенчивый человек старался играть не свойственную его темпераменту и характеру роль. Роль удачливого, уверенного в собственной неотразимости, «сильного» мужчины. Теперь, в последние два дня жизни, о которых идет речь в фильме, играть, по–существу, уже нечего. Полный крах всех моральных, а заодно и материальных устоев, составлявших жизнь старого Вилли Ломена, очевиден даже ему самому. Но страх перед жизнью и долголетняя привычка играть роль снова уводят его в вымышленный ради самоутверждения, иллюзорный мир, туда, где раз завоеванный успех прочен, а удача так и просится в руки.


То, что сыграл Волков в фильме Т. Вульфовича и Н. Курихина, заметно отличается от обычной театральной трактовки «Смерти коммивояжера». Его Вилли Ломен — характер не сильный, а скорее слабый, доверчивый и мечтательный. В критике даже высказываась мысль,что подобная трактовка снижает социальную значимость миллеровской пьесы: то, что капиталистическая машина давит слабых, ясно каждому, гораздо страшнее и важнее, если показать, что личная сила и значительность тоже не являются гарантией победы в не знающей пощады жизненной борьбе. Может, это и так, но образ, созданный Николаем Волковым, индивидуально неповторми и по–своему значителен. тихий, мечтательный человек, сломленный жестким, нероматическим укладом жизни — именно это играет здесь актер. Именно эта тема для него важна особенно.
В душевном смятении пребывает и другой герой Волкова — художник Мукомолов из фильма В. Басова «Тишина», нелепый очкасто–бородатый добряк. Грим не очень удачный: таким обычно изображают рассеяных чудаковатых профессоров в водевилях и опереттах. А Мукомолов Волкова — нелепый, старомодный, может быть, чуточку комичный, но отнюдь не водевильный персонаж. Это человек, вполне разбирающийся в тех, кто его окружает, человек, для которого пошлость и приспособленчество — синонимы аморальности и безобразия. И не такой уж он, если разобраться, нелепый. Добрый? Да, но доброта — вполне жизненное земное свойство. Герой Волкова абсолютно реален, как реальна та жизненная, а вовсе не условно комедийная ситуация, в которую он попадает.
Его обвиняют в несуществующих прегрешениях, его имя в редакционных статьях об искусстве употребляют рядом с крепкими, уничтожительными эпитетами. Мукомолов многого не понимает, да и возраст, здоровье уже не те, чтобы бороться. Старый художник Мукомолов незащищен и беспомощен, как и большинство других героев Волкова — обаятельных, умных, интеллигентных, но лишенных темперамента борца.
Проследим за еще одной актерской работой, выполненной в начале шестидесятых годов — в картине Г. Колтунова «Черная чайка» Волков сыграл старого кубинского рыбака Мануэля.
Высокий, слегка сутуловатый, обросший седой щетиной. Могучая фигура облачена в черную куртку и темные холщевые штаны — цветовой контраст к серебристой бороде и густым прядям седых волос. Черты лица крупные, как на гравюре, без какой бы то ни было характерности. Цельность, монументальность персонажа заданы сразу же, одним только портретом. Этот старик — из фольклора. Картинно–величественно возвышается он над штурвалом шхуны, за бортом — белая пена волн, стая чаек и ветер, играющий седыми космами старого рыбака. Черты романтического стиля, как видим, обозначены здесь вполне определенно. Но не подкрепленная самими характерами романтика, как это часто бывает, оборачивается лишь классическим набором привычно романтических штампов.
Мануэля вместе с мальчиком — его внуком, конечно же, подстерегают опасности (враги Кубы — батистовцы и с ними янки — не дремлют), и обязательные острые повороты сюжета, и неизменно счастливый конец.


Киногероев Волкова безусловно сближает то обстоятельство, что все они чрезвычайно совестливы. Более того. Перед нами люди, чья обеспокоенная совесть нетерпима ко всякой несправледливости, к малейшей непорядочности. И речь может, таким образом, идти об актерской теме, бережно перенесенной через такие разные по материалу и по задачам работы.
В «Кинословаре» о Николае Волкове сказано: характерный актер. Такое утверждение покажется по крайней мере спорным, если огянуться на длинный ряд волковских героев пятидесятых — шестидесятых годов. Характерность предполагает в первую очередь остроту формы. Волков же прибегает к заостренному рисунку роли крайне редко. И даже в тех случаях, когда резкость красок, кажется должна проистекать из самого материала, как в старике хотт, волков предпочитает играть иягко, приглушенно, подчеркивая в сказочном персонаже не театральность или экстравагантность, а как это не покажется странным, человечность, совестливость. И эффект такое решение приносит не меньший. Но вот совсем другой персонаж. Спортивная фигура подтянутого пожилого американца. Очки в изящной оправе, белый свитер и белая спортивная кепка. Ничего кричащего, ничего от плакатного американского бизнесмена с квадратной челюстью и жевательной резинкой во рту. Волковский мистер Стенсен элегантен, обаятелен, в меру интеллигентен, благородно мужественен.
И при этом он, конечно же, хозяин, конечно же делец. Вынесенный на особое место в титрах фильма В. Мельникова «Начальник Чукотки», мистер Стенсен по всем признакам тяготеет к длинному списку непоименованных персонажей, отнесенных к разряду «контра внешняя». И социальная позиция импозантного американского бизнесмена в классовом конфликте картины абсолютно ясна. Но фильм — комедия. Хоть и героическая, но комедия. И в полном соответствии со стилистическими особенностями произведения Волков играет чуть–чуть несерьезно. Он иронизирует и над самим мистером Стенсеном, и над его безукоризненно–джентльменскими манерами, которые в конкретной ситуации фильма выглядят довольно нелепо. И над его гипертрофированным деловым оптимизмом. Но делает это с присущей ему исполнительской мягкостью, без нажима. Внешне все как будто всерьез, но и не совсем всерьез.
В результате такие безусловно положительные качества, как жизнерадостность, энергичность, спортивность,оказываются в мистере Стенсене сильно скомпрометированными. Иными словами, интеллигентность, лишенная совести, личное обаяние и изящество, но без основополагающей человечности, немногого стоят.
Лучшие актерские работы Николая Николаевича Волкова, независимо оттого, положительный ли характер играется или, напротив, негативный, несут непременную смысловую нагрузку такого именно рода. А это уже позиция — актерская, человеческая. Позиция, утверждаемая всем смыслом творчества.